Сергей Братков: «Десять лет назад у художника было больше свободы»

Известный фотохудожник, уроженец Харькова и выпускник ХПИ Сергей Братков привез в родной вуз инсталляцию «Балаклавский кураж», на сегодня – самую масштабную в Украине. Знаменитый харьковчанин рассказал «ХН» о свободе и табу в искусстве, обвинениях в педофилии, тоске по Крыму и о том, как человеку с украинским паспортом работается в Москве.

Презентация работы, которая объездила знаменитые мировые биеннале, в пространстве ArtKhPI проходит непринужденно: перед комнатой с инсталляцией носятся дети из расположенных здесь же кружков, в самой комнате подошвы обуви липнут к полу – видно, красили совсем недавно, спешили. Сергей Братков закончил политех давно, в 1983-м, но видно, что он здесь свой – то и дело к нему солидные мужчины из разнообразных деканатов подходят с рукопожатиями и дружескими похлопываниями.

– Да все такое родное! Ничего не изменилось с тех лет, – смеется фотохудожник. – Приезжаешь – а тут этот же витраж и этот же туалет. Есть, конечно, своя прелесть в этом консерватизме, и в паркете, который с тех пор не менялся, когда я еще здесь в 1986-м разливал вино на выставке.

Консерватизм не всегда доставлял почетному гостю удовольствие – ему так и не удалось убедить ректорат снять ковролин в одной из комнат Дворца студентов. Да и традиционного в случае открытия выставки общения с журналистами не вышло – мэтра то и дело звали к столу с закусками, накрытому где-то в недрах дворца по такому случаю. Но мы успели спросить о важном.

«На Западе не получал обвинений в педофилии»

– Сергей, вы привезли «Балаклавский кураж», работу 10-летней давности. Почему именно она и почему нет других работ?

– Здесь несколько обстоятельств. Вот есть зал, в зале – сплошные окна, здесь нет места другим работам. Кроме того, ни у кого нет денег на полноценную выставку. С другой стороны, после аннексии я не был в Крыму, хотя до этого ездил каждый год и это – такая больная вещь. И для вас упоминание Крыма весьма болезненно. Работа жесткая: крымские дети прыгают в воду, под ней – старые бетонные глыбы, арматура. Когда были выборы в Крыму – на что они прыгали? На арматуру или в райские облака? На сегодняшний день это самая большая инсталляция в Украине, городу же интересно посмотреть такое. Это – знаменитая работа, она получила премию «Инновация» (российская госпремия в области современного искусства – прим. «ХН»), ее показывают во многих городах, вот была недавно в Будапеште. И почему бы ее Харькову не показать?

– Как меняется реакция публики на эту работу в зависимости от города и страны?

– Эта работа очень связана с пространством. Обстоятельства таковы, что смотришь планировку зала – все хорошо, приезжаешь – а там ковролин лежит. Самая красивая версия была в галерее «Риджина» в Москве – там высота потолков семь метров. Можно построить подиум, на котором ты стоишь – и тебе страшно. И твой личный страх высоты передается через этих детей.

– Мальчики видели, что вы их снимаете?

– Нет, это было издалека. Я просто кофе пил в кафе, а они прыгали перед девочками и привлекли внимание.

– Героями ваших работ очень часто становятся дети или подростки. Почему?

– Один раз получилось – и так и пошло. Я в 1996-м попал в детдом на Павловом Поле, там американцы брали детей. Меня попросили сфотографировать, и так получилась первая серия о детях. Потом были еще.

– Одна из этих серий, «Детки», вызвала большой фурор, ее даже в российской Думе обсуждали на предмет педофилии. Как, по-вашему, где грань между искусством и порнографией?

– Все хорошие произведения провокативны, они вздергивают людей. Многие люди видят больше, чем там есть, дорисовывает их сознание. Один человек видит что-то такое, пишет об этом в газете – и все ему верят. Есть повышенная псевдонравственность, какие-то большие комплексы, особенно у нас, они связаны с какими-то травматическими вещами из советского детства. На Западе я не получал обвинений в педофилии.

–А у вас есть внутренние табу?

– Конечно. То, что будет травмировать людей или призывать войну. Я тоже связан определенными моральными правилами. Мне даже верующих людей не хочется обижать.

«Интересуюсь политикой как прогнозом цунами»

– Если сравнить середину 80-х, когда вы начинали, и наше время – когда художник был более свободен?

– Да раньше, лет 10 назад, было больше свободы, чем сейчас. Сейчас ограничений много: сети не разрешают публиковать обнаженных девушек, да и религия набрала свой голос.

– Сейчас в России активизировались православные фундаменталисты, которые иногда врываются на выставки, называя их безнравственными, и заливают работы фекалиями. Вы сталкивались с их нападками?

– Да, сталкивался. В школу Родченко, где я преподаю, пришли такие радикалы и залили школу вонючей жидкостью. Это такие бородатые мужчины – не хипстеры, а религиозные, которые признают за собой право Божьего суда.

– Нет желания из-за этого переехать куда-нибудь, где их нет?

– Ну я же уже человек в возрасте! Я не могу жаловаться, что мне живется плохо. В Москве есть какой-то рынок, я могу зарабатывать как профессионал продажей работ. Я работаю в школе Родченко, у меня класс, где учатся даже ребята из Украины. Директор нашей школы – жена Павла Лунгина Елена. Хоть Лунгин подписал письмо (имеется в виду письмо 511 деятелей культуры к Путину, в котором они поддержали аннексию Крыма, – прим. «ХН»), но его жена очень демократичная женщина, которая все понимает. Другая бы сказала – какого черта мы будем брать украинских детей из Харькова и учить их? У меня украинский паспорт, все знают об этом, и деньги я получаю через подставное лицо.

– Сергей, вас часто об этом спрашивают, но сейчас, после 18 лет жизни в Москве, вы – русский или украинский художник?

– Меня Пинчук (Виктор Пинчук, украинский миллиардер, основатель галереи PinchukArtCentre – прим. «ХН») об этом все время спрашивает. Я придумал для него такую версию – я еврейский художник. Он очень обрадовался.

– О чем ваша последняя работа?

– Я в этом году сделал выставку, называется «Нас тут нет». Она об иллюзиях – и о знаменитом «их там нет» в том числе. Одна из работ посвящена сталинским репрессиям, с обращением к народам СССР: «Братья и сестры» – и решетка, за которой растиражированы эти слова. Там есть баннер два на три со словами «Навальный-анальный». Такая социальная, политическая работа.

– Вы вообще интересуетесь политикой?

– Да, интересуюсь политикой как прогнозом цунами. Чтобы понимать, когда уже нужно чемодан собрать и уехать.

– В интервью лет 10 назад вы говорили, что у эпохи нет героя. А сейчас есть?

– Это было до войны. Сейчас есть война – и есть герои.