Популизм как феномен

То, что популистская идеология в Европе и в мире в целом овладевает все более широкими массами, отмечают многие исследователи. Эта тенденция ярко проявляется и в политическом процессе в Украине.

Можно по-разному относиться к популизму, - оценки разнятся от резко негативных до позитивных. Одни видят в этом феномене безответственную политическую позицию, которая взывает к низменным потребностям избирателей. Другие – эффективную политическую тактику, способную мобилизовать массы людей.

О феномене популизма - в материале LB.ua.

Политическая фрагментированность и недоверие - благодатная почва для роста популизма

Согласно результатам исследований, которые Институт Горшенина проводил с начала 2016 года, если бы в Украине проходили выборы, то проходной барьер преодолели бы 8 партий. 6 из них имеют почти одинаковые рейтинги, сопоставимые в рамках статистической погрешности. Эти «проходные» партии с практически одинаковыми рейтингами, представляют весь политический спектр: от правых, либеральных, центристских до откровенно популистских. Исследования также показали высокий уровень недоверия ко всем институтам власти, политическим лидерам и политическим партиям.

Такая политическая фрагментированность украинского общества , высокое недоверие ко всем институтам власти , фактическое отсутствие (или отрицание) какой-либо основы для национального консенсуса приводит к тому, что риторика, призывающая к «простым решениям» находит широкую поддержку у сильно дезориентированного массового электората.

Согласно исследованиям Института Горшенина партийные проекты, которые делают ставку на популизм в Украине, могут рассчитывать на кластер избирателей размером в 30-33%. Представители этого кластера настроены наиболее нигилистически – больше всего не доверяют институтам власти и политикам; из всех групп они наиболее склонны не участвовать в каких-либо выборах. Приверженцы популизма склонны упрощать и радикализировать свою позицию по актуальным вопросам политической повестки дня. Популисты не готовы терпеть трудности ради успеха реформ и в то же самое время не готовы выйти на третий майдан.

Ни пол, ни возраст, ни место проживания не являются сколь-нибудь значимыми факторами: приверженцы популизма есть как среди молодёжи, так и среди старших респондентов и проживают они равномерно по всей территории Украины.

Возможно, рост популизма в Украине объясняется политическим кризисом и неустоявшейся демократией? Но подобная фрагментированность политического поля и недоверие к мейнстримовым политическим партиям характерна и для многих стран Европы с устоявшейся демократией и процветающей экономикой.

Результаты президентских выборов в Австрии наиболее яркое тому подтверждение. Норберту Хоферу (Norbert Hofer), представителю популистской праворадикальной Партии Свободы – основанной в 50-х годах бывшим нацистом – не хватило для победы всего 30 тыс. голосов.

В Португалии в октябре 2015 года правящая право-центристская коалиция в составе социал-демократической партии (SPD) и консервативной Народной Партии (CDS-PP) одержали победу на выборах потеснив лево-центристскую Социалистическую Партию (PS), но немножко недобрала до абсолютного большинства. Социалисты отказались помочь в формировании администрации, которая бы строилась на базе правоцентристов и заключили беспрецедентное соглашение с ультралевыми партиями, с которыми и сформировали правительство меньшинства в конце ноября.

В Испании 20 декабря 2015 года состоялись парламентские выборы, которые положили конец двухпартийной системе в королевстве. Консервативной Народной партии (PP) Мариано Рахоя и Испанской социалистической рабочей партии (PSOE) Педро Санчеса, которые правили Испанией со времён падения режима Франко и поочерёдно на протяжении 30 лет формировали правительство, впервые составили конкуренцию две молодые партии «Граждане» (Ciudadanos) Альберта Риверы и «Мы можем» (Podemos) Пабло Иглесиаса. В итоге Народная партия не смогла в одиночку сформировать правительство, что привело к повторным выборам в июне. По итогам повторных выборов Генеральные кортесы (двухпалатный парламент) оказались такими же фрагментированными, как и до выборов, что вынуждает Народную партию вести сложные переговоры о формировании правительства.

Подобная фрагментированность и рост маргинальных популистских течений, как правого, так и левого спектра наблюдается также и в Ирландии, Словакии, Дании, Финляндии, Швеции, Греции. Там традиционные партии, которые правили в этих странах на протяжении почти всей послевоенной истории сейчас всё больше и больше теснятся некогда маргинальными политическими движениями правой или левой популистской риторики.

Рост популизма – реакция на кризис и обнищание?

Рост популизма в Украине мы также объясняли незрелостью и бедностью общества, значительная часть которого пребывает за чертой бедности – на 2 тыс. грн. в месяц проживают 56,4% респондентов. Мы полагали, что база популизма в Украине – это те слои населения, которые наиболее страдают от проводимых реформ и на плечи которых легли все тяготы, связанных с переходным периодом. Тот факт, что 73% украинцев не готовы терпеть материальные трудности ради успеха реформ, и создаёт благоприятную почву для всякого рода безответственных популистских лозунгов. Мы считали, что инфантилизм и несамостоятельность этих слоёв общества порождает запрос на «сильную руку», на всевозможные льготы, на «простые решения».

Но, при более глубоком анализе, оказалось, что материальное состояние является хоть и важным, но не определяющим фактором принадлежности респондента к популистскому кластеру. Выяснилось, что значительная часть вполне состоятельных респондентов (с доходом более 8 тыс. грн. в мес. на одного члена семьи) также входят в популистский кластер. И в то же самое время, многих респондентов, пребывающих за чертой бедности, нельзя отнести к сторонникам популистов.

Аналогично, многие эксперты в Европе ошибочно приписывали рост популизма в Европейских странах последствиям экономического кризиса 2008 года. Что, будто, ухудшение благосостояния простых жителей европейских стран на фоне процветания корпораций приводит к росту популярности политиков и движений, которые отстаивают интересы якобы простых людей и готовы решать проблемы тех многих, кто столкнулся с экономическими трудностями в результате кризиса.

Представление о такой причинно-следственной связи также оказалась ошибочным.

Если взглянуть на феномен популярности правого популиста Трампа в США, то среди его сторонников можно найти не только тех, кто почувствовал на собственном благосостоянии последствия мирового финансового кризиса. Трамп претендует на более широкую миссию – в глазах своих многочисленных и разношёрстных сторонников он борец с истэблишментом. Ввиду такого своего позиционирования, когда даже высшие эшелоны его родной Республиканской партии фактически противостоят ему, Трамп может рассчитывать на голоса большой группы демократических избирателей. По разным оценкам, около 20% избирателей Берни Сандерса (левого популиста) готовы проголосовать за Трампа.

Марин Ле Пен и ее «Национальный фронт» стали популярными во Франции задолго до 2008 года. И своими лозунгами они апеллируют далеко не к самым бедным слоям населения и тем, кто пострадал от кризиса.

Для популистских партий Европы экономические вопросы не являются определяющими в их платформах; в популистском дискурсе доминируют вопросы культуры, идентичности, традиций и ценностей, и именно эти темы вступают в резонанс с многочисленными сторонниками этих партий.

Популизм как идеология

Популизм как феномен оказался намного сложнее, чем это выглядит на первый взгляд. Популизму подвержено общество, как в бедных, так и в богатых странах. Можно утверждать, что определяющим фактором здесь является идеологический . Т.е. те, кто подвержен популизму, разделяют определённый набор убеждений, взглядов, обладают определённым мировоззрением.

Научные определения популизма (данные, в частности, голландским политологом Кас Мюдде (Cas Mudde)) сходятся в его описании, как идеологии, которая рассматривает общество разделённым на две гомогенные антагонистические группы – «простой народ» против «коррумпированной элиты». Также, по этому определению, политика должна быть выражением общей воли «простого народа».

Как таковой, популизм не является самодостаточной идеологией, поэтому мы часто видим симбиоз крайне-правых или крайне левых радикалов и популистов. Крайне правые популисты в Европе как раз пропагандируют ксенофобию, нетерпимость к мигрантам и фактически являются политической базой евроскептиков.

Левые и леворадикальные популисты выступают против засилья капитала и коррумпированного истеблишмента, претендуют на выражение интересов широких трудовых масс. Риторика по «деолигархизации» и «демонополизации» на фоне фактического роста и укрепления олигархии и власти монополий во всех сферах экономической и социальной жизни общества – не что иное, как леворадикальный популизм.

Представители политических сил, исповедующих социалистическую и социал-демократическую риторику в Украине, видят в популистских течениях прямую угрозу. И не без оснований – популизм в Украине претендует на прямой диалог с избирателями, наподобие прямой демократии, на выражение воли масс простых людей в их противостоянии с коррумпированным и закрытым истэблишментом. Не напоминает «классовую борьбу?» . Да, действительно, популисты в Украине претендуют на электоральную нишу, которую ранее занимали социалисты, социал-демократы и даже коммунисты. Но ниша популистов в Украине не ограничивается только левым электоратом.

Подобная картина характерна и для Европы. Во Франции, например, основные районы, где проживает большинство сторонников Марин Ле Пен и её «Национального фронта» - Нор-Па-де-Кале-Пикардия и Прованс-Альпы-Лазурный берег – ранее были базовыми регионами Французской Социалистической Партии.

Популизм как борьба с истеблишментом

Истинная причина роста популизма не только в Европе, но и во всём мире – всё расширяющаяся пропасть между простыми гражданами, избирателями и «элитами», истеблишментом, политическими партиями. Партии больше не выполняют своей главной роли – представлять интересы гомогенной группы избирателей, а превратились в герметично закрытые клубы верховных партийных бонз, которые к своим избирателям, к их интересам и бедам имеют очень посредственное отношение.

Упадок партий можно проследить и по численности их членов. Партии перестали быть массовыми. Сразу после войны мейнстримовые европейские партии насчитывали по несколько миллионов членов. Сейчас партии – это проекты очень узкого круга «акционеров» и выгодополучателей, для которых массовость – желательный, но не обязательный атрибут. Таким образом, традиционные партии фактически потеряли с широким обществом всякую связь. Это в свою очередь привело к систематически низкой явке избирателей на выборах, а также к зарождению «анти-системных» партий, которые сейчас и мобилизуют массы.

Эти «анти-системные» партии как раз и взывают к массам простых избирателей, которые чувствуют себя отчуждёнными от традиционных политических элит. Как раз популистские партии претендуют на выражение воли простых людей, которые восстали против отдаляющихся, закрытых, коррумпированных элит.

На рекламных постерах популистской Партии Независимости Объединённого Королевства ( UKIP ) – главного сторонника Brexit – были фото тысяч беженцев, выстроившихся в очередь у границ ЕС с подписью: «Переломный момент: ЕС погубит нас всех». Пользователи Twitter оперативно указали на схожесть подобных картинок с Нацистской антиимигрантской пропагандой и Трамповскими откровенно расистскими заявлениями по поводу исламских террористов и мексиканских насильников. Но и это не остановило сторонников Brexit , которые в риторике партий, подобных UKIP , прежде всего, поддержали борьбу с евроистеблишментом. «Простые решения», как то возврат контроля над национальными границами, выдворение «контрабандистов, террористов и экономических мигрантов», освобождение от «евробюрокартии» - схожая риторика популистов по обоим берегам Атлантического океана.

Вместо выводов

Рост популизма нужно рассматривать как определённый симптом, сигнал о состоянии общества.

Первое. В обществе появилась критическая масса граждан, которые оказались изолированными от общих благ, получаемых от совместного проживания в обществе. Эти обделённые, зачастую с низким уровнем образования и с низким социальным статусом накопили критический уровень недовольства к «элитам», которые, по мнению обделённых, благодаря своему положению пользуются чрезмерными правами и являются потребителями непропорционально большой части общих благ.

Второе. В обществе нет общей базы для национального (или межнационального, как в случае с единством ЕС) консенсуса. Возможно, те принципы и ценности, вокруг которых ранее объединилось общество либо утратили свою актуальность, либо не осознаются «недовольными» как объединяющие принципы и ценности.

Третье. Традиционные, мейнстримные партии не выполняют своих прямых функций – не представляют интересы своих сторонников. Поэтому сторонники массово отворачиваются от таких партий, покидают их ряды и ищут другие способы «достучаться» до власти.

Четвёртое. В обществе царит недоверие, как к институтам власти, так и к политикам, масс-медиа, общественным лидерам. В состоянии недоверия и дезориентации масс «простые решения» и лозунги очень легко получают широкую поддержку.