Леонид Парфенов: Никакой цензуры я не ожидаю
Русский тележурналист и режиссер Леонид Парфенов представил в Харькове второй фильм из серии «Русские евреи». Харьков стал заключительным городом в украинском турне документалиста. После премьеры Парфенов рассказал, что общего у евреев, немцев и грузин, почему ему не понравилось кино о Путине и боится ли он цензуры.
О фильме «Русские евреи»
Первый фильм мы привозили в прошлом году в Киев, Одессу и Днепр, а теперь у нас добавились Харьков и Львов. Я думаю, не очень здорово смотреть сразу второй фильм, но, на самом деле, ничего страшного в этом нет – это очень разные истории. Одно дело – до революции и включая революцию, которая в значительной степени была связана с приходом русских евреев в большевизм, другое – 30 лет так называемой «советской юдофилии», когда создавался социалистический проект, когда вместе с русскими евреи представляли титульную нацию. Речь идет о русских евреях, потому что еще до Второй мировой войны сохранялись традиционные еврейские общины, которые ассимиляции не подлежали и не собирались ее совершать. Фильм о тех, кто переходил в новую цивилизацию. Это офицеры и министры, разведчики и контрразведчики, кинематографисты, композиторы, музыканты, дипломаты, инженеры, адвокаты, преподаватели и врачи. Конечно, там можно найти корни из Украины. В первом фильме это – Ида Рубинштейн, которая происходила из богатого харьковского клана сахарозаводчиков и банкиров. Во втором фильме – Утесов и другие выходцы из Одессы. «Русские евреи» – шире, чем просто история еврейская или русская. Это панорама, скорее, того, чем вообще был социалистический проект, нашего с вами общего XX века.
О съемочном процессе
Съемка, может быть, это самое простое, самое дешевое и даже в чем-то самое легкое. Монтаж и постпродакшн занимают больше времени и сил.
Здесь не было сложных постановочных схем – мы в это наигрались. Стало ясно, что в этом мы уже в стенку уперлись. Это уже называлось на молодежном сленге «боян». Здесь другое: актер как бы одевается в фотографию, актер дарит свою артикуляцию, мимику персонажу, появляется объем. Человек вышел из портрета, встряхнулся и заговорил. Мне кажется, что в смысле изощренности профессиональной – это, может быть, самое сложное из того, что мы делали.
О русскости
Понятие русскости – очень широкое. Можно сказать, что быть русским – это кокошник надеть, а можно говорить о том, что в традициях русской литературы написан роман Набокова «Лолита». И «Лолита» так противоречит кокошникам, и наоборот. Вот такая широта. Я именно об этом хотел сказать в фильме, когда взял на себе смелость утверждать, что у Исаака Левитана русская природа намного более русская. Это щемящее чувство родины, очень меланхолическое, выражено у него сильнее, чем у Ивана Ивановича Шишкина, у которого русская природа нарядная, праздничная – как немецкая. Но это взгляд северянина, человека из средней полосы России.
Об антисемитизме и юдофилии
Я не нашел добрых слов об Утесове и Левитане? (в ответ на обвинение из зала в том, что фильм вышел антисемитским – прим. «ХН») Невероятно! Я впервые такое слышу! Скорее бы выслушать, что это гимн юдофилии (чрезмерная расположенность к евреям/иудеям, вплоть до их обожествления). И чего русские-то сами вообще сделали? Пять с половиной часов снимать о евреях – это и есть антисемитизм? В фильме даже ликвидаторы типа Яши Стеклярского… нельзя не поражаться их безрассудству и удали.
Я когда-то разговаривал на тему этого фильма с Зиновием Гердтом – его уже лет 20 нет в живых, так что видите, я очень давно вынашивал эту тему. Он очень ласково ко мне относился и отговаривал меня. Он сказал: «Ленечка, вы пытаетесь собирать незабудки на минном поле».
О других народах
Было три народа, которые особо массово и ярко переходили в русскую культуру, русскую веру, в русскость. Это немцы, евреи и грузины. От Багратиона до Цискаридзе, не пропуская, разумеется, ни Сталина, ни Окуджаву, ни Берию, ни Серго Орджоникидзе.
Широта русской цивилизации такая, что в нее можно приходить откуда угодно, и происхождение не имеет значение. Датчанин создал, собрал непревзойденный словарь русского языка – Владимир Иванович Даль – который ни разу не Владимир и не Иванович. Наше все – это вообще афрорусский поэт. И ничего удивительного в этом нет.
Русские украинцы? Да, наверняка об этом можно написать книгу, но киношного там ничего нет. Там нет особой драмы, порога, перехода. Перейти из украинца в русского – это не бог весть что. Вот есть Сергей Бондарчук – кем его считать? Вот он еще играл Шевченко в скучном советском фильме, за который получил заслуженного артиста СССР. Он там еще украинский кинематографист? А в «Судьбе человека» – уже русский?
В Украине есть много кинематографистов, которые могли бы взяться за эту тему – я ее не чувствую.
О цензуре
Да нет, я совсем, не боясь цензуры, никакой цензуры в российском прокате я не ожидаю. Зачем это нужно, что цензурировать? Потом в интернете окажется все равно неотцензурированным.
О Путине и документалистах
Стоун мне не понравился (американский режиссер Оливер Стоун снял документальный фильм «Интервью с Путиным» – прим. «ХН»), он очень явно льстит Путину – это неинтересно. Как экранное произведение это неинтересно и как документ эпохи.
Был когда-то такой Питер Устинов, дважды лауреат «Оскара». Он играл небольшие роли второго плана и очень много вел документального кино. У него было много фильмов, посвященных цивилизации, комфорту и стандартам жизни в период между Первой и Второй мировыми войнами. Очень интересно! Целый фильм был, посвященный «Восточному экспрессу».
О Харькове
Я мало что здесь видел. До этого я был в Харькове только раз, жил тогда в гостинице «Харьков» – она до сих пор стоит там же. А в этот раз я увидел Благовещенский собор, мне его показали с крыши. Ну что я вам могу сказать о городе? Я о Харькове много говорил с Людмилой Марковной Гурченко, когда снимал о ней фильм «Люся» – она хотела, чтобы ее называли только так.
