Железный человек. Юрий Лебедь: «В плену был готов к любой развязке»
Судьба дважды подсовывала шанс генерал-майору Юрию Лебедю, который сегодня возглавляет Восточное территориальное управление Нацгвардии, возможность стать военнослужащим российской армии, и дважды украинский офицер остался верен родной земле и присяге. В эксклюзивном интервью «ХН» генерал-майор рассказал о вывозе из Крыма поврежденной оккупантами украинской техники, как его освобождали из плена сепаратистов родная дочь и Степан Полторак, в чем различие между украинцами и россиянами и возможно ли поссорить ВСУ и Нацгвардию.
«Злости на протестующих на Майдане не было»
Юрий Лебедь был одним из тех, кто видел Майдан с противоположной протестующим стороны – он командовал полком внутренних войск спецназначения «Тигр», дислоцировавшемся в Крыму. Именно это подразделение около недели не выпускали жители Василькова из части в декабре 2013-го.
«На тот момент люди, которые находились на Майдане из числа внутренних войск, по неделе не спали. Тогда не было такой острой конфронтации и нужно было выходить, чтобы подменить тех, кто нес службу. 10 декабря, после шестидневной блокады в Васильково, мы приехали в Киев и начали выполнять свои обязанности», – неспешно вспоминает Юрий Лебедь.
Мой собеседник – высокий статный мужчина с открытым взглядом. На погонах – еще привычные звездочки. Форму, которую презентовал на параде в честь 25-летия независимости Украины министр обороны Степан Полторак, пока только вводят, поясняет он.
– Юрий Анатольевич, какой была ваша реакция как гражданина, когда разогнали студентов в ночь на 30 ноября 2013 года на Майдане?
– Лишнее насилие не работает, и оно никому не нужно. Я не предполагал, что это может быть началом чего-то масштабного, думал, месяц противостояния – и все завершится…
– Когда изменилось отношение к силовикам?
– После 19 января. Мы стояли на Грушевского, возле колоннады, и в тот день было особенно тяжело – в нас бросали коктейли Молотова, сожгли автобусы. У меня большинство подчиненных – солдаты-срочники, причем в основном из Западной Украины. В те дни подошла одна женщина. Я никогда не закрывал лицо, всегда был в форме. Она говорит: «Почему вы здесь стоите?». Я отвечаю: «Потому что военные, у нас есть приказ. А почему вы бросаете в нас камни, коктейли Молотова?». На тот момент у меня было около 30 травмированных и обгоревших бойцов. У нас не было оружия, только спецсредства. «Мы в вас не бросаем, мы бросаем во власть», – ответила женщина. «Вы бросаете во власть, а попадаете в конкретного Юру, Петю, Ивана, который просто стоит на линии разграничения». По идее, мы вообще должны были находиться позади милиции, а стояли впереди. Но злости на протестующих ни у нас, ни у солдат не было.
– Ваши подчиненные применяли силу против последователей Евромайдана?
– Мои офицеры останавливали титушек 18 февраля в Мариинском парке, потому что они такое делали, что мои подчиненные, нормальные люди, были в ужасе. Ведь одно дело разогнать протестующих, но зачем избивать лежачих?
– Когда начались расстрелы…
– У меня тоже погибли люди – два старших лейтенанта, один из Харьковской области, другой из Крыма, а старший сержант был ранен.
– Вы предполагали, откуда стреляют?
– Думал, что с той стороны. К концу противостояния люди были измождены. Вообще, пока все было относительно нормально, ребята менялись каждые сутки. А в конце 17 февраля мы зашли на дежурство, а вышли уже 22-го, после подписания меморандума, что все правоохранительные структуры покидают Киев. Причем мы не заезжали в базовый лагерь, а сразу отправились в Крым. По пути нам встречались баррикады, били стекла. Добрались в Крым – и началась вторая часть Марлезонского балета.
«Мы с Россией даже ментально разные»
В Крым пришли уже сплоченной боевой единицей, отмечает Лебедь. И буквально сразу началась аннексия полуострова. Полк «Тигр» стоял в Кизилташе – это поселок в горах, между Судаком и Коктебелем.
– Мы закрыли вход в часть и жили там относительно спокойно – туда тяжело попасть, не применив авиацию и артиллерию. И россияне не заходили на территорию части до референдума.
– А пытались?
– Пытались. Приехал КамАЗ, остановился напротив КПП, выгрузились люди, я сразу вышел, спросил: «Кто старший?». У меня поинтересовались: «А как вы к нам относитесь?». Да я никак к вам не отношусь, отвечаю, вы кто, с Казачки? Казачка – это в Севастополе часть, где дислоцировалась бригада морской пехоты Российской Федерации. «Зеленый человечек» подтвердил. «Тут воинский городок, поэтому, товарищ капитан, убираем своих людей, каши мы с вами не сварим», – говорю. Он позвонил старшему, завел людей обратно в КамАЗ, и больше к нам никто не лез.
– Много Ваших людей в Крыму осталось?
– Достаточно много, но немало и вышло.
– С кем-то из своих бывших сослуживцев довелось столкнуться на фронтах Донбасса?
– Нет, их не привлекают. Тех, кто остался в Крыму, разбросали по территории России, начиная с Калининграда и до Владивостока. Думаю, подспудно совесть их гложет – менталитет, отношение между военнослужащими в Украине и в России заметно отличаются. У них хорошее материальное обеспечение, высокая зарплата, но у нас о человеке заботятся, а в России человек – всего лишь исполнитель, винтик в системе.
– Откуда Вы знаете российскую действительность?
– Я служил в России… Союз распался в 1991 году, а в Украину я вернулся в 1994-м, после вывода советских войск из Германии. Мы с Россией даже ментально разные. Это проявлялось во всем: по-разному работаем, оцениваем, относимся к выполнению служебных обязанностей. Я считаю, что украинцы более ответственные и лучше вояки – даже если судить по тому же выводу техники из Германии. Я был в 1993 году командиром батареи и лично перегонял машины в Приволжский военный округ под Самару. Ни один россиянин в эшелоне с техникой не ехал – все сказали, что будут служить в Московском военном округе и ринулись искать места. А когда мы более-менее организовали быт, тогда русские начали съезжаться в часть.
– Выходит, судьба дважды Вам подсовывала возможность остаться в России. Что Вам предлагали?
– И звание, и квартиры. И все не понимали, почему я уезжаю в Украину.
– Военную технику оккупанты сразу отдали?
– Нет, наши БТРы изначально все были на ходу, но россияне вернули машины поломанными. Они просто открывали моторное отделение – и лом туда загоняли, либо кувалдой били по механизму. В итоге мы вывозили машины эвакуаторами. Технику отремонтировали… А потом меня направили в Донецк.
«Дочь разыскала, где я находился»
Приехал в Донецк – снова баррикады. Делали, что могли, но с учетом прошедшего времени, считаю, что надо было жестче действовать, рассуждает Лебедь. Возможно, тогда Донецку удалось бы избежать оккупации, а украинскому офицеру – плена.
– В основном я ночевал на работе. Когда меня взяли в плен, я как раз ехал на съемную квартиру, чтобы взять сменное белье. На тот момент начальник милиции, прокурор Донецка довольно свободно передвигались по городу. Я предполагаю, что брали меня СБУшники, поддерживающие сепаратистов. Охраняли русские, крымчане, кавказцы – было понятно по их речи. Ну, побили изначально. Сняли обувь, связали, порезали штаны, трусы, футболку – так ограничили передвижение, потому что одежда все время спадает, постоянно приходилось придерживать ее. Пять дней были связаны руки-ноги.
– Вы их разминали?
– Сначала они затекли, а потом их не особо чувствуешь. Еду мне предлагали, но я отказывался, потому что был ограничен в движениях, а в туалет сходить вообще проблема была.
– Надсмотрщики знали, кто Вы?
– Конечно.
– В чем был смысл плена – завербовать или сломать?
– Через два дня произошел захват части внутренних войск, которой я командовал. Меня нужно было убрать, чтобы не организовал вооруженный отпор. Личный состав, который остался без командира, был немного подавлен. Незадолго до моего захвата часть №3057 первой дала вооруженный отпор сепаратистам, которые начали ее штурмовать – до этого никто не пытался противостоять. Кстати, моя часть, №3037, вышла на технике, с оружием. А боеприпасы, которые не смогли вывезти, наши ребята взорвали.
– О чем Вы думали, находясь в плену?
– Хотел, чтобы быстро все кончилось, без разницы, как. Расстреляют – значит расстреляют, я был готов к такой развязке. Говорят, что жизнь пролетает. Ничего она не пролетает. У меня были завязаны глаза, и все, о чем думал – считал сутки. Тишина – значит ночь, шум – значит день. Мне глаза открыли в Донецком аэропорту, когда привезли на обмен.
– Вас обменяли на какую-то «шишку»?
– На какого-то сепаратиста.
– Известного?
– Я его видел, но фамилию уже не помню. Он вышел: откормленный, одетый, побритый, обутый. Мне дали умыться, я позавязывал одежду – и пошел босоногим на обмен. Открыли глаза – увидел, что солнце. Сели в вертолет и полетели в Харьков. Все зеленое, поля цветут, май, речки несут свои воды – красивая наша земля. Сели в аэропорту – приехала дочь встречать.
– Как родные пережили эти семь дней?
– Дочь разыскала, у кого я находился. Она вышла на моих товарищей, которые служили в СБУ, они по своим каналам – на контактное лицо, через которое уже решали вопрос об обмене. Командование Нацгвардии со своей стороны искало, где я. Получился симбиоз и, конечно, очень много зависело от Степана Полторака – он провел массу мероприятий, благодаря им и произошел обмен. Кстати, это был первый обмен, на мне процедура обкатывалась.
Россия хочет рассорить силовые структуры Украины
К моменту освобождения Юрия Лебедя из плена все части внутренних войск в Луганской и Донецкой областях оказались в плотном кольце блокады. В конце мая – начале июня пророссийские сепаратисты начали их штурмовать. Тогда и решили передислоцировать руководство Восточного территориального управления Нацгвардии в Харьков. Сейчас в подчинении генерал-майора пять частей.
– Качественный состав военнослужащих за последние два с половиной года заметно поменялся?
– Контрактники осознанно идут, они знают, что будут не только в Харькове служить, но и на фронте. У нас две бригады в Харькове, ребята из них по 2–3 месяца находятся на блок-постах в Красногоровке, Авдеевке. Бойцы все время в тонусе, поэтому и нет уже служак «с вещевым мешком» спереди. Военнослужащий с огромным животом не сможет быстро пробежать, нырнуть в щель и спрятаться от противника. Понятно, что нужно в самом законодательстве вводить испытательный срок для контрактников. Потому что есть такие ребята, их немного, но спустя какое-то время, побывав в бою, они понимают, что армия не для них. Хотя большинство остается.
– Откуда к Вам идут служить?
– В основном – Харьков и область, но немало ребят и со всей Украины.
– Существует точка зрения, что Нацгвардия в меньшей степени участвовала в кровопролитных сражениях и приняла меньший удар…
– Я считаю, что вначале основной удар приняли на себя именно Нацгвардия и внутренние войска. Бойцы Нацгвардии были рядом с военнослужащими ВСУ в Иловайске, Дебальцево, Широкино, Логвиново, Крымском, на том же 32-м... На нулевом рубеже находятся сотрудники СБУ, ВСУ и Нацгвардии. Но не забывайте, что Россия против нас ведет гибридную войну, и ее задача – рассорить силовые структуры.
– Если ВСУ и Нацгвардия сражались и продолжают стоять плечо к плечу, можно ли их столкнуть?
– Этого априори не может быть, только в умах теоретиков Кремля. На «нуле» все побратимы. Не важно, откуда ты – ВСУ или нацгвардеец. А вообще, я считаю, что наконец-то страна поняла, что если не кормить свою армию, то придется кормить чужую.
