В последний день февраля, сыгравшего особую роль в жизни поэта Игоря Северянина, отправимся с ним в небольшое путешествие по Харькову более чем 100-летней давности.

В феврале 1915 года в Харьков с гастролями приезжает невероятно популярный в 10-х годах ХХ столетия поэт, создатель эгофутуризма, один из представителей «Серебряного века» русской поэзии Игорь-Северянин (именно так – через дефис, во всяком случае так предпочитал писать он сам, но будем придерживаться устоявшейся версии). 

Это был не первый визит поэта в Харьков после триумфальной премьерной поездки по городам Российской империи в 1913 году вместе со старшим коллегой Федором Сологубом. В 15-м году Северянин был здесь в январе, а затем вновь приедет в начале марта. Но февральское посещение города окажется для поэта знаковым. 

В той поездке Игорь Северянин давал два вечера, 14 и 19 февраля (по старому стилю, по новому это 27 февраля и 4 марта), первый в зале Общественной библиотеки (сейчас библиотека им. В. Г. Короленко), второй в литературно-художественном кружке (здание не сохранилось). Его выступление предварял молодой литературный критик и журналист Виктор Ховин, который, что называется, выходил на разогрев с толкованием футуризма. Но публика жаждала того, ради кого и заполняла залы во всех городах, где бы ни появлялся он – будущий провозглашенный король поэтов.

На следующий день после первого харьковского выступления газеты писали:

«Поэзовечеръ Игоря Сѣверянина и Виктора Ховина прошелъ съ громаднымъ успѣхомъ при переполненномъ залѣ. Въ четвергъ, 19-го февраля, въ помѣщенiи литературно-художественнаго кружка состоится второй поэзовечеръ, на которомъ Викторъ Ховинъ прочтетъ докладъ «Перепутья русскаго футуризма», а Игорь Сѣверянинъ выступитъ съ рядомъ новыхъ декламацiй».

Еще бы ему ни пройти «с громадным успехом при переполненном зале»! Для публики эпохи декаданса поэт был чем-то вроде современных поп-звезд: манерный, жеманный, он не читал, а практически пропевал вычурные стихи с неслыханными доселе словообразованиями, сравнениями, эпитетами. Слушательницы и слушатели устраивали ему овации, кричали его имя: «И-и-и-горь! И-и-и-горь!», бросали розы под ноги, на которые он не обращал ни малейшего внимания, стоял, прислонившись к стене со скрещенными на груди руками и смотрел куда сквозь публику. А потом делал шаг и начинал нараспев произносить что-то вроде:

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Удивительно вкусно, искристо и остро!

Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!

Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!

Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!

Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!

Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском

Я трагедию жизни претворю в грезофарс...

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!

К слову, это стихотворение Игорь Северянин написал в январе того же 1915 года, так что в Харькове вполне мог его читать. 

Множество девушек и вполне зрелых дам мечтали хотя бы прикоснуться к «божественному Игорю», а получить от него легкий получить было бы величайшей честью!

Сам поэт не вовсе не чурался ни женского общества как такового, ни более близкого общения с разными дамами. У него был даже собственный «донжуанский список», не пушкинского размаха, куда скромнее, но все же. Интересно, что в него вошли шесть пар сестер!

Здесь, в Харькове, в феврале 1915 года Игорь Северянин встретил свою «тринадцатую». Это была актриса Мария Волнянская (Домбровская). Она стала гражданской женой поэта (у него уже была дочь) и впоследствии выступала вместе с ним под псевдонимом Балькис Савская. Вместе они пробыли недолго: расстались в 1921 году, но дату встречи Северянин каждый год отмечал новой «поэзой». На первую годовщину родилась такая:

18 февраля 1915 года

Девятьсот пятнадцатого года

Восемнадцатого февраля

Днем была пригожая погода,

К вечеру овьюжилась земля.

Я сидел в ликеровой истоме,

И была истома так пошла…

Ты вошла, как женщина, в мой номер,

Как виденье, в душу мне вошла…

Тихий стук, и вот — я знаю, знаю,

Кто войдет! — входи же поскорей!

Жду, зову, люблю и принимаю!

О, мечта в раскрытии дверей!..

О, Любовь! Тебе моя свобода

И тебе величье короля

С восемнадцатого февраля

Девятьсот пятнадцатого года!..

По собственным подсчетам поэт не меньше десяти раз бывал в Харькове, наверняка ему нравилось возвращаться сюда да и вспоминал он город с теплыми чувствами. Как в поэзе, написанной после очередного вечера в Харькове под Рождество того же 1915-го под свежим впечатлением:

Поэза о Харькове

Я снова в нежном, чутком Харькове,

Где снова мой поэзовечер,

Где снова триумфально-арковы

Двери домовые — навстречу.

О Харьков! Харьков! букворадугой

Твоею вечно сердце живо:

В тебе нежданно и негаданно

Моя мечта осуществима.

О Харьков! Харьков! Лучший лучшего!

Цвет самой тонкой молодежи! —

Где я нашел себя, заблудшего,

Свою тринадцатую тоже.

Такая журчная и сильная,

В лицо задором запуская,

Мной снова изавтомобилена

Смеющаяся мне Сумская.

На восхищающем извозчике

Спускаюсь круто прямо к Поку.

Улыбки дамьи, шляпок рощицы

Скользят на тротуарах сбоку.

А вот и девочка графинина,

Одетая тепло-кенгурно,

Болтает с мисс (здесь это принято?):

«Maman им принята… „недурно“…»

Пусть афишируют гигантские

Меня афиши, — то ль не эра!

— Мартын! Сверни к ручьям шампанского

В гурманоазисах Проспэра.

1915. Декабря 19-го

Харьков — Павлоград

(поезд)

Вот это стихотворение и поможет нам совершить небольшое путешествие по Харькову 1915 года вместе с Игорем Северяниным.

Итак, поэт только что выступил в Харькове, как всегда, с успехом (Я снова в нежном, чутком Харькове, / Где снова мой поэзовечер,), арки дверей городских домов навевают мысли о Триумфальной арке в Париже и создают ощущение въезда триумфатора с победой в столицу (Где снова триумфально-арковы / Двери домовые — навстречу.)

В следующих сроках – признание в любви Харькову, где заблудший поэт смог найти самого себя, понятно, благодаря своей тринадцатой – Марии Волнянской, о которой я написал выше. Название города предстает Северянину такой букворадугой – ХАРЬКОВ – семь букв, переливающихся радужным семицветием, конечно же, самая тонкая молодежь, так благоговейно принимающая его, журчная, сильная и задорная Сумская – всегда многолюдная, а в предрождественские дни тем более, по которой поэт мчался на автомобиле.

Дальше – дадим волю фантазии. Он говорит, что Сумская им изавтомобилена, но тут же упоминает извозчика. Конечно, поэт мог так назвать шофера – ведь тоже занимается извозом. Но, скорее всего, что к моменту этому моменту он сменил автомобиль на конный транспорт и после триумфального выступления едет на пролетке или ландо (двух- или четырехместный экипаж соответственно).

Откуда ехал Северянин – непонятно, где он выступал в этот раз, неизвестно. Это была точно не библиотека и не литературно-музыкальный кружок. Зато точно известно, куда он намеревался приехать – в кафе Пок. 

Если предположить, что он отправился отмечать очередной успех сразу после выступления и держал путь по Сумской, то, скорее всего, его вечер прошел в Коммерческом клубе, сейчас там областная филармония. В таком случае восхищающий поэта извозчик Мартын (наверняка лихач – хозяин экипажа «на резине», то есть с шинами, и прекрасной, ухоженной, выносливой лошадью, который предлагал прокатить «с ветерком» не за 15-20 копеек, а запросить рубль, а то и больше) мог направо по Рымарской доехать до Бурсацкого спуска, затем свернуть налево на Николаевскую площадь (сейчас Конституции) и по ней помчаться вниз до Московской улицы (сейчас проспект), а там по крутому ее спуску «прямо к Поку». Увы, фотографий старой Рымарской не сохранилось, во всяком случае мне видеть их не приходилось.

Мог Мартын повезти поэта и другим путем: по отрезку Рымарской (вряд ли в те времена улица была с односторонним движением) до Сумской, по ней через Николаевскую же площадь до Московской улицы к месту назначения – кафе-кондитерской Пок. 

Это было одно из самых популярных в Харькове заведений, которое основало французское семейство Юстина и Цецилии Пок, в 1873 году по Московской улице, 12, где оно находилось все эти годы. Здесь можно было выпить кофе или чаю, отведать пирожных, выпечку, но главное – шоколад собственного изготовления. Небольшая фабрика по его производству находилась здесь же, причем несмотря на небольшие размеры и, соответственно, небольшой объем производства, не уступала по качеству продукции именитым и куда более масштабным харьковским производствам Романенко и Бормана, шоколад Пок знали по всему югу Российской империи, во всяком случае так утверждали газеты. В декабре 1915, когда Харьков в очередной раз навестил Игорь Северянин, делами заправляла основательница фирмы Цецилия Пок. Ее супруг довольно давно отошел в мир иной, а за месяц до приезда поэта скончался единственный сын, едва сорокалетний Генрих, бывший директором и главным распорядителем семейного предприятия.

Кафе всегда было полно народу, в том числе молодежи, неудивительно, что Северянин направляется туда. По пути обращает внимание на дам, барышень, вот он замечает дочь некой графини в шубе из меха кенгуру (а может, под кенгуру, в плюше), болтающей со своей бонной (Улыбки дамьи, шляпок рощицы / Скользят на тротуарах сбоку. / А вот и девочка графинина, / Одетая тепло-кенгурно, / Болтает с мисс (здесь это принято?): / «Maman им принята… „недурно“…»).

То ли вид прелестных барышень (интересно, поэт был со своей «тринадцатой» Марией Волнянской?), то ли возбуждение после удачного вечера, а может, и все вместе, побуждают «божественного Игоря» сменить демократичное заведение, хоть и популярное, но все-таки кафе, на престижный, дорогой ресторан в одной из лучших харьковских первоклассных гостиниц, находившейся на Павловской площади, «Гранд-Отель», к названию которой по старинке добавляли имя «Проспер»: 

— Мартын! Сверни к ручьям шампанского

В гурманоазисах Проспэра.

Ниже: возможный путь поэта по Сумской от Коммерского клуба.

Автор: Филипп Дикань