Искусство на побегушках. Проделки красной Мельпомены
«Весь мир – театр, а люди в нем – актеры», – сказал когда-то гениальный англичанин. Бог весть кому именно: давно это было. Зато достоверно известно, где Шекспира не просто услышали, но и творчески переосмыслили – в советском Харькове. Границу между жизнью и театром стер до основания… губернский революционный трибунал.
Представьте себе на минутку год 1922-й – голодный, холодный, босой и завшивленный. К тому же обильно политый кровью. В клубе табачной фабрики идет открытый судебный процесс. Все как обычно: выступают свидетели, оправдываются подсудимые, витийствует обвинитель. Правда, дело слушается отнюдь не политическое. Хотя, без сомнения, «общественно значимое» – судят за распространение венерических заболеваний.
На скамье подсудимых сразу трое. И все – работники «табачки»: гражданка, торговавшая своим телом, ее клиент и подруга гражданки, предоставлявшая им квартиру для свиданий. Заинтригованный зал ловит каждое слово: ты смотри, какие страсти бушевали у нас под носом! А мы и не ведали!
Страсти бушуют и в зале. Общественный обвинитель кроет, почем зря, проклятый царизм, доводивший честных тружениц до панели. Потом доказывает, что именно из-за проституции «погибли в свое время развратные Греция и Рим». Кончается тем, что к главной виновнице… проявляют снисхождение. А подруге с клиентом – по три года принудительных работ!
И вот когда ошарашенная публика начинает расходиться, вдогонку ей летит нечто неожиданное: подождите минутку! Ваши товарищи ни в чем не виноваты. Это была инсценировка! Обвинитель и правозаступник – актеры. А что председательствующий – товарищ Скерст, член губернского трибунала, так это для вашего же блага. Чтоб развратничать боялись.
На самом деле «товарищи» были виноваты. В том, что умудрились заслужить репутацию «проверенных рабочих». Ведь только таких, согласно инструкции ЦК КП(б)У, следовало привлекать к постановке подобных спектаклей. Инструкцию опубликовали в «Коммунисте» 14 июля 1921 года. Вполне открыто. Но кто ж ту газету читал? Да и вряд ли возникла бы необходимость в жестоких зрелищах, будь в республике достаточное количество грамотных людей.
Кстати, к науке тем же способом приобщали. 30 марта 1922 года показательно судили красноармейца Орлова. За отказ посещать курсы грамотности. Логика обвинения была любопытной: ликбез – не прихоть, а приказ товарища Троцкого. А что бывает за невыполнение приказа?!
Но воин нашел оправдание: меня отговорил учиться хозяин, на которого я батрачил до революции. Не помогло: присудили пройти обучение «в порядке принудительных работ». А хозяина – кулака Алчнова, выступавшего в качестве свидетеля, тут же сделали обвиняемым. И «вышаком» наградили! В присутствии доброй тысячи бойцов, согнанных в театр. «Красноармейцы недоумевают: «всамделишний» это суд или агитационный?» – сообщала не без гордости газета «Пролетарий».
А как разберешь, если в этом случае разоблачения не произошло? Зато председатель «губревтриба» товарищ Шишко точно был настоящим. Как и обвинитель – начальник главмилиции Федотов. Да и конвой отнюдь не походил на бутафорский.
Но это были еще цветочки по сравнению с тем, что творилось на канатной фабрике. Там председателем культпросветкомиссии состоял человек, имевший прямое отношение и к творчеству, и к репрессивному аппарату. Некто Лев Крайний, бывший секретарь губчека и председатель коллегии обвинителей губернского трибунала. По «гражданской» специальности – фельетонист.
В январе 1922-го он даже покойника засудить умудрился – известного священника Георгия Гапона, удавленного эсерами шестнадцатью годами ранее. За то, что тот, сотрудничая с «охранкой», подвел под пули питерских рабочих в 1905-м. Спектакль получился грандиозным: одна только речь обвинителя Крайнего продолжалась более часа. Привели «Гапона», облаченного в поповское одеяние, специально приглашенные артисты сыграли вице-директора департамента полиции Рачковского и эсера-убийцу Рутенберга. В итоге, давно убиенного батюшку приговорили к тюремному заключению «до полного торжества пролетарской революции». Знать, до сих пор сидит.
Но переживать за Гапона не стоит: ему там нескучно. Поскольку стараниями того же Льва Крайнего «вечное заключение с применением тяжелых работ» получил еще и… литературный персонаж. Тоже из духовных – отец Сергий, герой одноименной повести Льва Толстого. За то, что «спасался от собственной тоски, дурманя народ».
…Было бы смешно, если б не было так грустно: главный постановщик этих спектаклей встретил кровавый 1937-й в должности старшего помощника прокурора республики. И «театральным» опытом успел воспользоваться сполна. А потом ему самому предложили роль. Куда более серьезную, чем он попу Гапону. Тот только «агентом охранки» был, а Льва Крайнего еще и троцкистом назначили. И гонорар неслабый выписали – пять лет ссылки. По факту оказалось пожизненно.
Так что, если мир и театр, то с весьма специфическим репертуаром.
