Революция достоинства: как изменился Харьков спустя пять лет
В годовщину Революции достоинства KHARKIV Today пообщался с участниками протестных акций о том, как, по их мнению, изменился город спустя пять лет после завершения Евромайдана в Харькове.
Александр КОСТЕНКО, блогер, 38 лет
Осенью 2013 года я работал в пресс-службе у Кернеса, поэтому события на Евромайдане наблюдал несколько с другой позиции и видел изнанку стороны, которая за баррикадами. За этим всем следил с тревогой. Было совершенно непонятно, что происходит и чем все закончится. Даже мне, сидя в одной из властных институций. 1 марта 2014 года, когда у нас захватывали ХОГА, я был в отпуске. Когда вернулся, подал заявление об увольнении.
Я не знал, какие новости нам, как пресс-службе горсовета, придется писать завтра. Я понимал, что лучше упрежу эту ситуацию, нежели мне принесут такое задание, которое я не захочу выполнить.
За пять лет Харьков ни в политическом, ни в электоральном поле практически не изменился. Особенно слабо изменилось электоральное поле. Я смотрю в Facebook на настроения тех людей, которые на прошлых выборах выбрали Кернеса и понимаю, что на следующих они пойдут голосовать за него.
Радует то, что растет число неравнодушных. Это неравнодушные люди, которым не все равно, что будет завтра с этими улицами, что происходит с коммунальным хозяйством, что должно или не должно стоять посреди площади. И количество этих людей растет. Хотелось бы думать, что это действительно так в общем социальном срезе, а не условно мне так кажется в моем "фейсбучеке" и окружении друзей, которые занимают подобную мне позицию.
Иванна СКИБА-ЯКУБОВА, PR-менеджер, 34 года
Во время Майдана казалось, что достаточно быть частью происходящего. Мы стояли на баррикадах, выходили на митинги, печатали какие-то листовки. Но сейчас я понимаю, что этого было мало. В первые месяцы мы не наладили коммуникацию. Мы не включили в свою орбиту людей с другой точкой зрения. Мы не проговорили наши цели, задачи. Не решили, какую Украину вообще собираемся строить. Условный раскол между людьми – следствие этой непроговоренности.
Под конец мы начали налаживать горизонтальные связи, выстраивать какие-то модели взаимодействия.
Со временем стали больше уделять внимание проектам, посвященных правам человека. Не важно, касается это людей с инвалидностью, ЛГБТ-сообществ или переселенцев.
Мы поняли: то, что происходит в городе, регионе или стране - это наша персональная ответственность, а не мифических властей или волшебников в голубом вертолете.
Это осознание пришло к нескольким тысячам человек, но если говорить о двухмиллионном городе, то это смешная цифра.
Борис СЕВАСТЬЯНОВ, музыкант, 35 лет
Весной 2014 года мы организовали Комитет обороны Майдана в Харькове и выходили на протестные акции в качестве охраны.
Системных изменений очень мало, а о них трубят как о глобальных. Есть проблема в кадровой политике. К примеру, отчитались по Харьковской области о переаттестации полицейских. Вроде как процесс произошел, но реально переаттестованых, то есть тех людей, кого отстранили или уволили, их менее 5%. Фактически, все кадры остались на местах.
Всплеск гражданской активности и волонтерства был в 2015-16 годах. Есть попытка какие-то вещи институциализировать. Как, например, Харьковский антикоррупционный центр. Они пытаются системно заниматься расследованием откатов и распилов, но таких организаций очень мало и этого недостаточно.
После 2015 года пишу песни преимущественно на украинском языке. Когда сочиняем песни, ориентируемся также на военных. После Майдана начал ездить в зону АТО как волонтер. Из позитива – квоты государства на украиноязычный контент. Хорошо, что это не запреты. Если бы, допустим, запретили петь на русском. Я против запретов. А квотирование – нормальная практика. Это помогает украинским музыкантам, которым сейчас сложно.
Александра ЛАНЬКО, студентка, 22 года
Вже після захоплення ХОДА волонтерила там разом з іншими активістами взимку 2014 року. На кухні готувала каву, чай, бутерброди - розносила тим, хто охороняв ХОДА і спав там. Також проводила екскурсії для всіх бажаючих всередині будівлі. Особливо це було цікаво робити для людей, котрі мали протилежні позиції. Розповідала, у що віримо і за що боримося. Показувала, що на стінах не висять портрети Гітлера.
У 2016 році прийняла рішення розмовляти виключно українською.
Гадаю, Харків нарешті відчув свою ідентичність, вперше на моїй пам'яті прирахував себе до України, перестав мислити себе як дещо окремішну одиницю.
Нас - тих, хто згадує Голодомор свічкою, святкує День Незалежності гімном чи пише щороку про Майдан, - так само небагато, але ми вже не чуємося самотніми у цьому місті "шо" і "тю". Нас небагато, але вже більше, ніж було.
Харків дивиться українське кіно, чекає на рідкісні приїзди українських письменників, пишається харків'янськістю Жадана, носить українські стрічки на рюкзаках, дає хабарі, порушує правила дорожнього руху, гучно лається матом і дріфтує на трамваях.
Харків звучить знайомим Харковом, але вже з українськими побічними тональностями. Харків стає визначною точкою Сходу, з якої розтікатиметься відродження, коли закінчиться війна. У нас своя місія - тримати кордон і ламати стереотипи.
На відміну від тих, хто звинувачує Майдан у всіх подальших бідах України, я вірю, що він навпаки нам дав надію та зрушив з мертвої точки. Як по біблейських мотивах - хай нам потрібні умовні 40 пустельних років, головне, що ми вирвалися з умовного Єгипту. І далі буде краще. Поборемо.
