"Пациенты просили дать им уйти". Руководитель диспансера радиационной защиты Ирина Пирогова о годе с коронавирусом

Харьковский областной диспансер радиационной защиты населения на улице Новгородской стал для Украины вторыми "Санжарами": 22 июня 2020 года "скорые" привезли первых пациентов с коронавирусом. С блокадой, драками, криками. Менее чем за год в непрофильной больнице от COVID-19 вылечили 2500 человек.

"У Пироговой" в самые сложные времена хотели получить койко-место чиновники и бизнесмены. За год работы с коронавирусом Ирина Васильевна так и остается с приставкой "исполняющая обязанности директора".

Ирина Васильевна Пирогова, онкогинеколог, много лет отработала в Онкоцентре врачом, начмедом. Именно в диспансере радиационной защиты раскрылись ее менеджерские качества. Ей доверяют врачи, пациенты и бизнес. Сейчас в диспансере — своеобразная передышка, есть время вспомнить, как все начиналось.

"НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ ЭТОТ ДЕНЬ"

— Ирина Васильевна, год назад картинка, как вашу больницу, можно сказать, брали штурмом, облетела Украину. Вы тогда понимали, что начинается? Были согласны вступить в борьбу с COVID-19?

— Вопрос согласия не стоял, потому что мы были включены в список опорных больниц и по факту узнали, что включены в этот список, а вовсе не потому, что мы просили нас взять или просили нас не брать. Мы не инфекционный стационар и не могли этого хотеть, потому что это совершенно другая специфика работы. В экстремальных условиях желания, наверное, такого не было ни у кого. Хотя понимали, что ситуация серьезная, что это, все-таки, эпидемия, и, конечно, она всех коснется. Но вот видеть себя в этой борьбе, не будучи инфекционистом, мы не стремились.

— К тому моменту, когда больницу включили в опорный список, у вас не было инфекционистов по штату?

— Нет, у нас не было ни инфекционного отделения, ни даже кабинета.

— А вы понимаете, почему попали в список "опорных"? Почему Национальная служба здоровья Украины так решила?

— Я не копалась в этой теме, но это было сделано без нашего участия.

— Ваш персонал тогда был против? Многие ушли с первыми пациентами?

— Когда мы узнали, что включены в этот список, никто никуда не уходил, потому что персонал понимал, что это есть, но то, что это коснется непосредственно нас, никто не верил.

— Это еще март 2020-го?

— Да, еще в марте опубликовали эти списки, и мы знали, что мы в этих списках, но никто на себя это не примерял, потому что думали: "Просто включили".

— Думали, что "инфекционка" справится?

— Да, так и думали, что инфекционная больница справится, так как это ее специфика, больница подготовлена, "заточена" на это, и поэтому мы думали, что она справится, конечно. Никто не представлял на тот момент масштабов распространения этого заболевания.

— К июню сколько у вас в стационаре пациентов было?

— К июню у нас (летом всегда немного меньше пациентов, чем зимой) где-то порядка двухсот человек лежали в стационаре. Это была абсолютно привычная работа, в которой все много лет жили. Это было размеренно, спокойно, планово.

— Первого пациента помните? Вообще тот день для вас каким запомнился?

— Я думаю, что никогда не забуду этот день. О том, что к нам привезут пациента с коронавирусом, мы узнали в 11:30. А в 11:40 их уже привезли.

— От "скорой" узнали?

— Нет, это мы узнали из департамента Харьковской облгосадминистрации. Нам передали приказ о том, что мы принимаем пациентов с COVID-19.

— Просто привезли документ? Никакого диалога не было? 

— В телефонном режиме не было.

—  Как это было?

— Об этом бесконечно шли разговоры, о том, что инфекционная больница перегружена, о том, что там не хватает мест, не хватает кислородных точек и так далее. И поэтому вполне возможно, что в ближайшее время к нам будут завозить людей. Как бы в вот каком смысле — да, но не более того. 

— Никакой плановой подготовки больницы к приему ковидных больных не было? 

— Смотрите, когда мы получили распоряжение, что мы в списке опорных больниц, безусловно, готовились. Потому что в любом случае, если мы уже там стоим, должны быть как-то готовы. Поэтому у нас были средства индивидуальной защиты и был подведен кислород на четвертый этаж.

— Стационарный кислород — причина, по которой вас включили в список?

— В больнице отсутствовал поточный кислород в реанимации и в операционных, работали на баллонах. В декабре 2019 года был проведен в реанимацию и операционные, а разводка по палатам уже была в апреле 2020 года, после того, как диспансер включили в список.

"РЕАНИМАЦИЯ СОБРАЛА ВЕЩИ И ВЫШЛА"

— Скольких людей из своей команды вы потеряли после того, как привезли первых пациентов с коронавирусом?

— Все морально готовились к тому, что это может быть, но четкой даты или распоряжения не было. Поэтому все жили в режиме ожидания, не совсем веря, что это может произойти. К тому времени, когда завезли первого больного, у нас практически ушла вся реанимация. Отделение реанимации просто взяло свои вещи и тихо, спокойно вышло из здания. Осталась доктор анестезиолог-реаниматолог и осталась медицинская сестра в отделении реанимации, Екатерина Строенко   и Ирина Федотова , а также заведующий реанимации Эдуард Ефременко. Пациенты были уже завезены — не оказывать помощь мы, естественно, не могли, поэтому начали лихорадочно искать и приглашать к себе анестезиологов, медицинский средний персонал. Мы обратились в областную инфекционную больницу: пригласили их поработать у нас, хотя бы, совместителями на это время, пока не укомплектуем штат. Ситуация была достаточно пиковая.

— Вам было страшно?

— Это было страшно: людей завезли, персонала — нет. Конечно, в отделениях остались люди, которые готовы были работать. Было страшно не выполнить свои функциональные обязанности, не спасти человека — в этом смысле было страшно.

— Один из первых пациентов умер.  Вам не удалось его стабилизировать?

— Да, был очень тяжелый пациент, которого не удалось спасти, он умер. 

— Это был первый удар. Второй, по-моему, — через некоторое время у вас суицид произошел.

— Был такой эпизод, когда пациент выбросился из окна.

— Вследствие ковида?

— Это была просто такая цепь событий. Было несколько случаев в Киеве и в Харькове, причем было это все в какое-то определенное время. Именно вот эти события происходили. Что это было — какая-то модификация вируса с воздействием на функции головного мозга, что у людей были суицидальные попытки...

— ЧП подорвало настрой в коллективе? Или удалось быстро купировать ситуацию?

— Конечно, это очень страшно, когда у тебя происходит вот такая ситуация. У нас еще в тот момент, может быть, не настолько был укомплектован штат: медсестра просто вышла в соседнюю палату к пациенту. Пациент был в палате интенсивной терапии, не высказывал суицидальных мыслей. Он длительное время находился на аппарате неинвазивной вентиляции легких. На самом деле это крайне непросто пережить такой момент и не все выдерживают психологически, некоторые после 2-3 недель на кислороде просят: “Дайте нам уйти. Мы просто не можем это выдерживать.” Это крайне тяжело, поэтому вот такие просьбы бывают у людей.

— Это происходит из-за длительного кислородного голодания?

— Да, при длительном кислородном голодании и низкой сатурации, когда не помогает поточный кислород — уже приходится применять неинвазивную вентиляцию легких. Когда человек постоянно привязан к аппарату ИВЛ (искусственной вентиляции легких), на нем постоянно находится маска, которая герметично прилегает, и пациенты не поднимаются, постоянно лежат, потому что любое движение вызывает снижение сатурации.

— Кому люди озвучивают эти слова?

— Медсестрам или врачам.

— С ними потом работает психолог?

— У нас это не настолько развито. Уже создаются центры, отделения реабилитации, но это еще не настолько широкая сеть, которая позволяет каждому обратиться.

— Вы помните своих пациентов? Знакомитесь с ними?

— Помню очень многих. Я больше знаю пациентов, которые были в тяжелом состоянии. Тех, у кого была легкая форма, могу не помнить.

— О чем вы говорите с ними?

— Доктора стараются внушить пациентам, что они выздоровеют, что нужно бороться.

"ОДАЛЖИВАЛИ АППАРАТЫ ИВЛ"

— Летом 2020-го был перерыв. У вас было время для того, чтобы подготовиться и морально, и физически к осеннему периоду. Как шагнули в осень?

— Люди уже были обучены работе, штат был укомплектован, понимали, на что идем и что нужно делать. 

— С финансированием проблем не было?

— Нет, с этим проблем не было.

— Когда вы поняли, что пришла вторая волна? 

— Как только начали поступать пациенты и заполняться койки, а койки заполнялись очень быстро: вначале не было мест в реанимации, потом не было свободных аппаратов ИВЛ, потому что они стояли не только в реанимации, а и в палатах.

— ИВЛ, СИПАП (режим искусственной вентиляции легких постоянным положительным давлением), расходников хватало?

— Постоянно чего-то где-то не хватало: что-то заканчивалось, приходилось потом заказывать. Аппаратов ИВЛ поначалу хватало — потом не хватало. Мы одалживали их в инфекционной, областной и железнодорожной больницах на этот период. Потом мы их возвращали.

— Летом к вам пришли студенты из Купянского колледжа. Кто-то остался, стал частью вашей команды?

— Да, осталось четыре человека. Они сразу включились в работу. Это средний персонал. Они прекрасно влились в коллектив и работают. Они молодцы.

— Осенью  вы переболели ковидом. Понимаете, как это произошло?

— Не знаю. У нас, как только мы начали принимать больных, это было в июне месяце и до сентября, ни один сотрудник в ковидных отделениях не заболел, потому, что мы все были обеспечены средствами индивидуальной защиты. У меня было состояние средней тяжести, но я не лежала в стационаре.

— Продолжали управлять процессами в диспансере во время болезни?

— Да, в каком-то виде из дома.

— Сколько людей из команды уже переболели ковидом?

— Повторных заражений, которые мог бы подтвердить ПЦР, не отмечали. Переболело примерно 20% персонала больницы. В отделении для чернобыльцев заражений не было.

— Чернобыльцы у вас остаются?

— Да, в корпусе на 90 коек лечатся чернобыльцы. Это те пациенты, которые всегда были с нами. Персонал, который их обслуживает, никак не связан с "ковидным" отделением.

"ЗВОНИЛИ ЧИНОВНИКИ, ПРОСИЛИ"

— Пандемия и коронавирус сделали вас сильнее?

— Это способствовало открытию каких-то скрытых потенциалов.

— Помните какие-то нестандартные случаи?

— Да, было. Звонили чиновники с просьбой вылечить определенного пациента, и сами лечились.

— Да, в Харькове даже была такая фраза "попасть к Ирине Васильевне Пироговой". Почему так сложилось?

— Не знаю. Видимо, слышали об организации работы или о качестве. Возможно, сыграл тот факт, что мы обеспечены медикаментами на 100%. Но сейчас в связи с тем, что нас не финансирует НСЗУ, мы не получили деньги за апрель и май.

— Почему?

— Предъявлена претензия, что у нас была неправильно сформирована команда анестезиологов. Эти команды были сформированы давно, но почему-то вопрос возник именно сейчас.

— То есть НСЗУ не удовлетворяет формула? Переговоры продолжаются?

— Да, писали в НСЗУ,  в центральный офис. Таже информировали наши департаменты, горсовет, обладминистрацию. Как сказала Виктория Васильевна Милютина, вопрос находится на рассмотрении.

— Пострадали все врачи, которые работают в ковидном отделении?

— Пока что я не знаю, чем платить зарплату врачам, если нам не выплатят эти деньги.

— Сколько зарабатывали ваши врачи в пиковые моменты пандемии?

— Они получали зарплату и + 300%. За апрель мы платили зарплату и +250%.

— Это поддержало врачей в сложный период?

— Безусловно, ведь это была невероятная нагрузка. Во-первых, это действительно особо опасная инфекция, это большая физическая нагрузка, это работа в СИЗ: респираторах, перчатках, костюмах, — это очень непросто. Это должно хоть как-то адекватно оплачиваться.

— Бизнес помогал вам?

— Бизнесмены сами выходили на нас. Это был просто бизнес, который хотел помочь в этой сложной ситуации, тихо, без огласки.

— А чиновники, которые заканчивали у вас лечение, благодарили вас?

— Да, говорили "спасибо".

— Сколько пациентов вылечили за год?

— За все время у нас было пролечено около 2500 пациентов. Умерло 350 человек. Бывали дни, когда ни один человек не умирал, бывали дни, когда количество летальных случаев доходило до четырех.

"С КОРОНАВИРУСОМ БУДЕМ ЖИТЬ ВСЕГДА"

— Как проходит день директора больницы? Сколько часов длился ваш рабочий день раньше?

— У меня первые три месяца, пока мы все не наладили, рабочий день длился с 6 утра до полуночи. Нужно было отрабатывать каждый шаг. Не было специфики инфекционного стационара. Нужно было продумать все мелочи: как мыть руки, где маски надеть и т. д. Со снабжением тоже были проблемы: то кислород есть, то его нет. 

— Расскажите, какая была разница между первой и второй волной коронавируса?

— В первой волне было много возрастных пациентов: это было 75+ и люди с сопутствующими патологиями (кардиальными, психическими, диабетом). Даже у тех, у кого не было диабета, сахар подскакивал до 30 и выше.

— Самый молодой ваш пациент?

— 18 лет. Это был парень, который проходил срочную службу. Он был переведен из госпиталя на аппарат СИПАП. У него была тяжелая форма: он долго лечился — примерно месяц.

— Самый возрастной пациент?

— 90 и 92 года. Чем старше человек — тем сложнее: сопутствующие патологии и шансы на выздоровление уменьшаются.

— Вы что-то поняли для себя за этот год о коронавирусе и эпидемии?

— Я думаю, что мы с коронавирусом будем жить всегда, просто надеюсь, что это будут какие-то отдельные эпизоды, как грипп. Мы научимся с ним жить, если будет проведена вакцинация. Надеюсь, что выработка коллективного иммунитета сыграет роль и мы вернемся к нормальному образу жизни.

— Как вы видите жизнь больницы дальше?

— Конечно, хочется вернуться к обычному ритму жизни, к жизни обычной больницы и работать по всем направлениям: терапевтическая помощь, кардиология, неврология, хирургия, реабилитация. У нас на базе прекрасное отделение физиотерапии. Безусловно, хочется просто работать и чтобы с этой эпидемией было покончено.

— В этот раз, когда пересматривали список опорных больниц НСЗУ, была угроза, что диспансер могут убрать. Я так понимаю, что еще не время. Выходили с вами на контакт из НСЗУ?

— Нет. Я думаю, что причина, по которой больница оставлена, — это 140 точек поточного кислорода, это обученный коллектив. Кто-то радовался, что оставили, у кого нет работы, например. Кто-то наоборот хочет вернуться в свои родные отделения.

— Сейчас сложные больные есть?

— Есть, разные. Вирус помолодел: если раньше тяжелые случаи выпадали на 70+, то сейчас 50+. Летальные случаи все еще есть, зачастую из-за того, что поздно обращаются к врачу: многие лечатся дома, ищут советы в интернете, принимают всякие препараты.

— Две недели назад на территории больницы произошел пожар. Понимаете, что это могло быть?

— Это произошло в неиспользуемом помещении на отдаленной части территории. Самовозгорание там произойти не могло.

— После этого инцидента решили видеонаблюдение устанавливать?

— Да, нам пообещали предоставить смету и мы будем решать, сможем оплатить или нет. Но, конечно, видеонаблюдение нужно делать.