Сергей Буковский рассказал о матери, Вакарчуке и украинской документалистике
Знаменитый документалист Сергей Буковский рассказал «ХН» о том, как снимать фильмы на трагические темы, с кем из политиков сложнее всего работать и почему Святослав Вакарчук запретил выпускать фильм об «Океане Эльзы».
Режиссер документального кино Сергей Буковский приезжает в Харьков не впервые. Он снимал здесь некоторые эпизоды своей самой известной картины «Живые» о голодоморе. На прошлой неделе мэтр судил конкурсные работы в составе жюри детского кинофестиваля «Дитятко», а в конце сентября привезет на Kharkiv MeetDocs-2017 ленту «Главная роль» о своей матери – актрисе Нине Антоновой, прославившейся в телефильме «Варькина земля».
«Кравчук не вышел за рамки образа»
– Сергей Анатольевич, сложно было работать с мамой?
– С мамой я кино снимал три года, хотя казалось бы – что там снимать? Было очень сложно с мамой – она актриса, и ее все время очень волновало, как она выглядит.
– Она сразу согласилась?
– Да, сразу, но она представляла себе совершенно другой фильм. Думала, что она там будет звездой красивой, будет много фрагментов из ее картин, а потом ее повезут за границу. Все оказалось проще: я заставлял ее смывать грим, надевать халат домашний и сидеть на кухне. Она не понимала, зачем я все это делаю. Но я-то ее знаю именно такой.
– Во время съемок фильма «Украина. Точка отсчета» о том, как мы обрели независимость, вам довелось поработать со многими публичными людьми, политиками. Кто оказался самым сложным собеседником?
– Леонид Кравчук так и не вышел за рамки своего образа, хотя мы его снимали трижды. У него есть свои домашние заготовки, которые он комбинирует. Только на третьей съемке мы сумели его расшевелить, какие-то вещи он говорил искренне. Самый замечательный в этом фильме был Станислав Шушкевич, бывший председатель Верховного Совета Беларуси. Он же не политик, он физик, ему было все равно, как он выглядит и взвешенно ли что-то скажет.
– Вам довелось поработать не только с политиками, но и с рок-звездами. Святослав Вакарчук и его музыканты стали героями фильма «Океан Ельзи. Backstage». Со звездами работать сложнее или проще, чем с политиками?
– Звезды шоу-бизнеса и политики – это одно и то же. Думаю, фильм поэтому не вышел и не выйдет. Произошел внутренний конфликт: экранный образ Вакарчука не совпал с его сценическим образом, и он не захотел, чтобы картина была показана. Такое иногда происходит. Вакарчук не был заказчиком, он был партнером – группа вошла в работу над фильмом как обладатель прав на музыку и песни.
– Почему Вакарчук не захотел, чтобы фильм вышел?
– Для меня так и осталось большой тайной, что же ему там не понравилось. Поверьте мне на слово, там не было ничего такого, что бы унизило достоинство человека.
– В таком случае с кем же из героев вам было проще всего работать?
– С бабушками и дедушками в «Живых», конечно. Старики и дети – это люди, которые совершенно не думают о том, как выглядят. Они искренние – дети еще, а бабушки – уже.
«Мир не ужаснулся голодомору»
– Сергей Анатольевич, вам принесли славу фильмы на довольно мрачные, трагические темы – те же «Живые» о голодоморе, которые в том числе здесь, у нас, в Харьковской области, снимались. Тем не менее фильм мрачным не выглядит – там нет кинохроники с голодными детьми, историй о людоедстве, многих клише, которые мы привыкли видеть в фильмах на эту тему. Как удалось этого избежать?
– Да, вы правы, это уже такие клише. Работая с непростым материалом, очень легко уйти в эти ужасы. Но зрители уже не реагируют на это. Ведь от того, что каждую минуту произносить – смерть, ужас, геноцид – от этого ощущения не возникнут на экране. Мы намеренно этого избегали. «Живые» – это кино о сокрытии правды. Заглавный персонаж Гаррет Джонс, британский журналист, в 30-е годы объездил всю Харьковщину и опубликовал в газете в Риме большую статью о том, что происходит. Но мир не ужаснулся голодомору. Мир тогда, как и сейчас по поводу Украины, был «глубоко встревожен». Гаррета в Харькове задержали и экстрадировали, он стал здесь персоной нон-грата.
– Родственники Гаррета в вашем фильме читают вслух его письма. Как вы нашли их?
– Родственники там были дальние – троюродная сестра, троюродный племянник. Это они нашли письма Гаррета о голодоморе и сделали эту историю известной. Меня познакомил с ними мой хороший друг, продюсер Марк Эдвардс. Благодаря этому персонажу, английскому журналисту, фильм тут же стал доступным западной аудитории. Если бы там были просто наши замечательные бабушки и дедушки – они бы не восприняли эту историю. Европейская публика смотрела на голодомор глазами Гаррета – он для них свой. Благодаря ему тема голодомора стала немного – не скажу, что популярной – узнаваемой.
«Наши институты – как нафталиновые сундуки»
– В документальном кино есть мода на темы?
– Сейчас много картин о беженцах. В европейских странах много снимают о сексуальных меньшинствах. В советские времена очень модно было снимать фильмы – вы удивитесь – о дирижерах. Они же очень эмоциональные, выразительны – там такой крупный план! Помню, на одном фестивале повесили плакат в стиле «А ты записался в добровольцы?» – помните, были такие? Так вот, там была надпись: «А ты сделал фильм о дирижере?».
– Бытует мнение, что документалистика – это «падчерица» мирового кинематографа, потому что все деньги и вся слава достаются кино игровому. Это так?
– Состязаться с Каннами, Берлином и Венецией нам сложно, но обратите внимание на то, что на всех этих крупных игровых фестивалях в последнее время большое внимание уделяют документальным картинам. Время сейчас такое на дворе, события нас окружают драматичные, войны, теракты, потому есть интерес зрителя, он смещается. Да, у документалистов нет красных дорожек, этой славы, но я по этому поводу не страдаю.
– А почему вы выбрали документалистику?
– Совершенно случайно. Это был 1977 год, в Киевском театральном институте набирали документалистов, еще через год набирали режиссеров научно-популярного кино, а режиссеров игрового кино – только через два года. Я не хотел ждать еще два года. Звучит крайне непатриотично, но я не хотел после школы идти в армию, потому поступил в институт на документальное кино, вообще не понимая, что это такое. Мои университеты начались гораздо позже – на Киевской студии документальных фильмов. Это была перестроечная эпоха, самое счастливое время, когда уже многое было разрешено говорить.
– Как думаете, какие перспективы у документального кино? Оно сможет собирать людей в кинотеатрах, как игровые фильмы?
– Я думаю, что у документального кино останется маленькая аудитория. Будущее его – в интернете, там, где можно посмотреть и не платить деньги. Хотя, с другой стороны, люди ходят и на фестивали – всегда будут те, кому интересно познавать мир вместе с героями документальных фильмов, а не при помощи этих жутких новостей.
– Украинские документалисты могут конкурировать на мировом рынке?
– Мы уже конкурируем. Но нас еще мало знают, мало доверяют нам – мы слишком долго были закрыты. Нужно еще много усилий, чтобы работать с мировыми звездами на равных. Кинематографическое образование – это большие затраты, а наши институты, к сожалению, – как нафталиновые сундуки. Но есть молодые люди – они уже выучили языки, много ездят, они не ленивые, едут учиться за рубеж. Дай бог, чтобы они вернулись.
